Мозг жаждал активной деятельности, начальство - отчетов за последний месяц, желудок - борща, Роджер - печеньице с вареньем, а попа - приключений. Если суммировать все эти процессы воедино, то несложно догадаться, что химику жутко хотелось спать. Увы и ах, но загадочному господину Спать, вероятнее всего, казалось, что при таком количестве дел и желаний одновременно лучше перебдеть, чем недобдеть. Поэтому Аддамс-старший сидел на скамеечке в парке и играл в гляделки с наглым толстопузым воробьем, который чирикал что-то на птичьем и периодически злорадно поглядывал на парня. С отличие от своего хозяина, которого очень некстати навестила бессонница, Роджер смирился с отсутствием печенья и   отсутствием Рэнди, который ушел за печенье и на голове которого можно было очень весело попрыгать. Пропищав что-то явно оскорбительное, зверек залез поглубже в карман, свернулся клубочком и захрапел, да так залихватски, что Филипп невольно позавидовал ему. И даже не заметил, как кто-то сзади аккуратно тюкнул его по рыжей голове увесистой пепельницей.

Крылатые розовые слоники в ответ на такое нахальство в срочном порядке устроили акцию протеста, в процессе которой хаотично летали по ромашковым полям, поедали бананы. Вскоре к ним подтянулись обезьянки-музыканты и унылый енот, которому было все равно, с кем ругаться, ибо в силу возраста, пулевого ранения под зад и маленькой пенсии он имел право ругаться с кем хотел и когда хотел.  Затем все спохватились, что подходят к концу запасы роданида ртути и цианистого калия, без которых, как известно, ни одной частушки не сочинишь. Поднялся шум и гам, все галдели, особенно слоники, которых очень пугала коварная улыбка енота. Вскоре, впрочем, все зверье умолкло, прислушиваясь к раскатистому, громоподобному.... храпу.

Фил осторожно открыл один глаз. Затем второй. Он совершенно не помнил, когда успел уснуть, и уж точно не мог сообразить, каким образом попал в это странное место. Мало того, что незнакомое, так оно еще и перевернуто вверх ногами. Все было на потолке: диваны, кресла, шкафы, столы, Лонни... Главное, что вещи (и Лонни) крепко держались на потолке и даже не падали, что было крайне подозрительно, ибо Максвелл умудрялся упасть и в стандартном положении в пространстве. Окончательно проснувшись, Филя сообразил, что лежит на кресле. Длинные ноги на спинке, голова свисает вниз. Где-то на животе похрапывал Роджер, виновник испуга всех слоников, обезьянок и енота. Под Роджером лежало нечто, напоминавшее письма. Витторио решил окончательно себя пропиарить в качестве демона? Ох уж мне эти бармены, вечно чудят....

Аккуратно, чтоб не разбудить зверька, Фил перевернулся и принял нормальное положение.

- Пижамная вечеринка? А где пижамки? И, главное, почему я уснул раньше, а этому никто не помешал?

Окружающие люди так часто жалуются на однообразие и скукоту в их жизнях, что поневоле начинаешь верить в реальное существование какого-то будничного монстра Одинаковости, которым тебя с детства никто не пугает, оттого и иммунитета к этой твари никакого не формируется. Такие окружающие люди иногда окружали даже Клодию, которую по всем ведомым только им причинам по идее никто добровольно ни в коем разе не захотел бы окружать. Наверное, иммунитета к Клодии у них тоже с детства не пытались вырабатывать. Но со всеми окружениями пониманию их без сомнения важной житейской проблемы это никак не способствовало, потому Кентон всегда оставалась в счастливом неведении о бедах будничности, тоски, скуки и однообразия. По-своему, конечно, но всё же. Оттого будет несколько некорректно говорить, что день этот ничем не отличался от всех предыдущих, но, по крайней мере, ничем сверх меры удивительным – точно. Даже не встретилось на дороге от школы ни одного одинокого полосатенького оленёнка, что не могло, разумеется, не огорчать и не мучить мягкое и чувствительное сердце девочки. Вот, в поисках не то этого самого невстреченного оленёнка, не то какого угодно другого – даже не обязательно полосатого!  - Клодия отправилась самой нерациональной дорогой без конкретной цели в конце туннеля. Кстати, метафора о Туннельных Крысах и их Оконечном Свете вскоре плавно перетекла в реальность, ибо девочка благополучно зарулила в совершенно неблагополучный на вид туннель, оказывается, забредя уже в дальние городские дебри. Где-то даже крыса, кажется, пискнула, но туннель по-прежнему оставался безлюдным. Ну, это да, крысами не особенно-то и налюднишь. Куда там, даже не наводнишь. Хотя вода какая-то под ногами наличествовала, а, может, и не вода вовсе, но субстанция крайне на оную похожая. И, одиво, явился, пусть с некоторым опозданием, но и пресловутый Свет, только явился не в конце туннеля, а где-то в его полутёмной сырой середине. Но свет же, он должен по всем канонам всенепременно снизойти непосредственно на голову и одарить чудесными видениями, свидетельствующими об идеальном просветлении и прочих черепно-мозговых травмах.  Вот, свет этот непременно и снизошёл непосредственно на голову и, повторение – мать заикания, принёс за собой и просветления, и озарения и, надо понимать, те самые прочие черепно-мозговые травмы. Что правда, то правда, тут лукавить нечего. Сперва, правда, потемнело. Ну, вестимо, от перегрева божественного лампочки полопались. Или яблоки. Глазные. На снегу. Или не на снегу.
Смеркалось.
Из окна дуло.
- Привет, крохотный ызаргис.. как ты сюда попал? Неужели тебя так и не покормили?..
Стоп.
Камера. Мотор.
Нет.. всё-таки только стоп. Даже без крана. Какие-то бранные крики на заднем плане и глухое тарабанинье. Интересно, а бывают тарабанинья с даром слуха? Было бы интересно им чего-нибудь сказать.
Но таки стоп.
Кажется, это был сон. Клодия через «не хочу» отвернулась от излучающего лучи нежности и мистики малыша ызаргиса и постаралась разлепить, казалось, и без того открытые глаза. Трюк удался не с первого раза. Когда веки таки успешно отлепились и зафиксировались в приподнятом состоянии, пред глазами предстала совсем иная картинка. И, в отличие от приподнятых век, настроение никак нельзя было назвать таким же приподнятым. Тело, покоящееся на диване, было, конечно, приподнятым, но и то только отчасти. Так что нужно было срочно приступать к приподнятию всего и вся.. ну, или себя для начала. С настроением работа предстояла куда более кропотливая, потому начинать решено было с туловища. Так Клодия и отделила себя от дивана, установив на ноги в относительно вертикальном положении.
Света, кстати, в этом просветлении было определённо недостаточно. Более того, окна здесь не было ни с дулом, ни без него. Тогда откуда тут вообще идёт свет? Стало любопытно. Раз это своё собственное просветление, точнее, надо понимать, его побочные эффекты, то и хозяин-барин здесь тоже ты сам. Как иначе может быть со своим-то воображением? Вот-вот. Кентон показалась эта мысль до идеала верной и обоснованной, и вообще единственной, так что на том и порешили. Теперь нужно приводить мысли в привычный беспорядок, а то тишь-да-гладь-да-блажь-великая, нагнанные после непродолжительного пребывания в состоянии отключки, непозволительно удачно упорядочили и успокоили мысли. Не дело, совсем не дело.
- А вы кто такие, гос-с-с-спода?
Клодино сознание без особой охоты выбросило первую всплывшую откуда-то фразу, когда задокументировало наличие ещё нескольких персон. Кто они такие и какого Дьявола делают в её просветлении – загадка. А кроме того ещё и неслыханная наглость и вообще кощунство кощунств. Кстати, какого именно Дьявола – это тоже вопрос, чай, кто знает, может, тут и баллотирующиеся тоже проучаствовали.
- Клайд! – Вот же действительно диво дивное. - Ужель торты – это  обязательный элемент для ритуала просветления? Тогда он действительно рад, что именно тебе была надана такая честность. – Ну да, почти попала со всеми словами. – ГрэХХХем тоже тут?
Конечно же он тут, как можно тогда без него? Ответ ясен, как день: н-и-к-а-к. Значит, он обязательно должен находиться в этой же комнате.
- Ге-е-е-енри-и-и-и.. – Тут же переключившись на хоть какую-то мысль, Клодия, пребывая в столь свойственном ей чуточку ненормальном со стороны спокойствии, принялась активно Генри искать. Ну, относительно активно. Несколько ящиков были уже разворочены до неё, что, конечно, обидно, но неисправимо. Потому, уделив выпотрошенным беднягами только треть должного внимания, Сеар принялся вскрывать все остальные, какие только можно было отыскать в находящихся в комнате шкафах, комодах и тумбочках. Как копания в ящиках могли помочь поискам Генри - загадка номер следующая. Что тут? Сплошная рухлядь! Ничего интересного. Точнее, что-то интересное Клодия, возможно, и нашла бы, если бы не отталкивающий горький запах от-всего-подряд. От всего абсолютно. Таким образом, погружённая в ящикокопания, девочка дотопала до центра комнаты, ковыряя на ходу уже в руках вытащенный из комода крохотный ящичек. В нём тоже ничего. Порошки, трубочки, которые она уже неоднократно видела в жизни, что почему-то означало, что никакой потенциальной полезности для просветления они не несут и нести не могут, и всё тот же горький сильный запах. Пф-ф-ф.. Хотя всё равно в нём что-то едва слышно цокало. Где же..
- Оп!
Сеар резко затормозил у стола, в который чуть только что не вписался, хоть и на очень низкой скорости ходу. Что у нас тут? Графин с чем-то прозрачным. В туннеле тоже под ногами было что-то жидкое, прозрачное и по всем признакам напоминающее воду, но это вовсе не значило, что это «что-то» можно набирать с липкого пола и пить. Раз в просветление она попала из туннеля, то и вода в графине вполне может быть из того же самого туннеля. Нет-нет-нет, пить её ещё не хватало. Значит, нужно использовать в каких-то других целях..
Стакан стеклянный гранёный – 6 шт. Только бирочки с ценой не хватает. Зачем в ритуале просветления устраивать распродажи кухонной утвари и превращать в захудалый магазинчик «Посудный дом подсуден всем» - тоже загадка. Как много загадок!
На несколько секунд Сеар замер на месте перед столом, всё так же держа небольшой ящичек в руках - крепко, кстати, - и, наверное, углубившись в размышления о подсудности посудности и посудности подсудности. Углубился он, конечно, не шибко глубоко, но метра на пол точно. И многозначительно на все свои юные годы размышлял. Что дивно, молча. Ну, то просто неглубоко же углубился.

Сидя в туалете мечтается о многом. Начинается все с мелочей типа книжной полки прямо в уборной, зеркала на внутренней стороне двери… затем уже начинаются мысли о своих достижениях – тортах насущих и исполнениях опер несбыточных, а когда встаешь – неплохо было бы иметь сидушку с антиприлипающим покрытием. В ушах играет грандиозная оркестровая… яма, подумали вы, как только увидели ту пучину, куда по спирали устремляется вода смыва, но нет… партия.
Выходит Клайд  в темный коридор, а оркестр в его голове все не стихает… еще момент, и мягкая ткань с не очень приятным резким запахом заставляет его провалиться в проем между кулисами. И он должен вот-вот выйти на сцену, как всегда в женской роли, и исполнить партию одной из Велькирий Вихарда Рагнера. Эмоциям нет предела, сердце уже где-то на балконе, на коленках у какого-то восторженного зрелищем юноши, уверенность зашкаливает настолько, что хочется выгнать всех остальных вокалистов, усесться на край сцены и петь, свесив ножки. Секунда до патоки, льющейся вместе с с голосом Бёрка, он открывает рот и издает прекраснейший мощнейший храп. И он ему так нравится, восхищение превосходит даже то чувство, когда получается станцевать лучше своего пластмассового партнера. Клайд упивается каждой хриповатой ноткой. От истинного наслаждения у него закрыты глаза. Но наконец, когда вступление сделано, первый шаг стУплен, он решается открыть глаза… и музыка резко стихает, а удивленный храп замолкает только после осознания, что никакой перед ним не оперный зал со зрителями, а комната с приглушенным светом и запахом табачных изделий.
От неожиданности Клайд не осмеливался ни на какие телодвижения и не мог принять никакого решения, кроме как тупо смотреть перед собой. В плоскости его зрения оказались две человеческие довольно рослые фигуры, и только сейчас он понял, что просто сидит на полу, опершись о стену, поэтому все кажется таким высоким. 
Как бы там ни было, а этих двоих нужно было из своей квартиры, или может это была гримерка оперного театра, выпереть. А то, ты смотри, без приглашения и стука, чем-то своим занимаются…
Мистер Бёрк неуклюже поднялся на свои две, - господа, кто таковы будете? И почему я должен вам сам говорить, чтобы без спросу или, как минимум, предупреждения не вторгались в мое личное пространство?, - и он понял, что стоило ему оглядеться по сторонам раньше, чем роб открывать. В комнате было еще трое. И среди них была, обожекак, Клодя. В темное время суток. Почему не дома? Или сейчас день? Освещение было сугубо искусственным. Часов на руке не оказалось, но и не удивительно, он с детства теряет все и вся. Странно, как это он еще дом свой не потерял. Но судя по окружающем его помещению, уже и это проделать умудрился. Девчонка, как всегда, говорила о никому не ведомых вещах, пытаться понять которые уже давно многие и не старались.
- Клодюшка, дорогая, ты почему здесь в столь поздний час? Тортики, конечно, это хорошо, но сейчас тебя должны просвещать твои интересные красочные сны. И Грэхушки тут нет. Даже он дома в это время спит. Малютка, умоляю, не кричи. Право же, можешь накликать так беду. – И умоляющим взглядом он прошелся по всем присутствующим. Взор остановился на молодой девушке с трубкой в руках. – Дамочка, Вы что же, не видите, здесь дети, вообще-то! А я думаю, откуда это пренеприятнейший запах? – палец возмущенно тыкательными движениями указывал на предмет курения, а на лице нарисовалось возмущение аристократа – не достаточно устрашающее, чтобы на него реагировать, но выражающее отвращение, часто написанное на лицах пожилых или близящихся к этому возрасту людей, узревших молодежь за занятием для них непристойным: поцелуями, курением… но ни в коем случае не распитием алкоголя. Это, по мнению Клайда, облагораживало молодость.
- А может, это вечеринка для тех. кто без галстука?
- У меня галстук есть. я почти всегда при нем, милочка. И какая еще вечеринка? Зачем вы все здесь? – спросил Клайд, делая ударение на то, что отнюдь не удивляется СВОЕМУ здесь нахождению.
- А вы тоже вчера перебрали лимонада?
- Было бы, конечно, довольно недурно перебрать чего-нибудь текучего, но, по-моему, я вчера перебрал Рагнера.

"О, тюрьма откладывается!" - с видимым облегчением подумал Лонни, разглядывая разношерстную компанию собравшихся лиц. Но беспокойство продолжала гнездиться в него разуме, грозясь вырваться наружу. Шумно сглотнув, он поднялся с дивана, на котором по-прежнему продолжал лежать, и замер, остановив затравленный взгляд на заставленном столе. Шесть стаканов, кувшин с водой, белоснежные конверты...
- А вы тоже вчера перебрали лимонада?
Веселый голос девушки с цилиндром отвлек Алонсо от созерцания живописной картины и заставил вспомнить свой сегодняшний (или вчерашний) промах. Всепоглощающая волна самоуничижения вспыхнула с новой силой, приводя в действия всем знакомые механизмы мук совести, заставляя Лонни еще больше покраснеть (вовнутрь) и покрыться липким потом.
- Угу, что-то вроде того... - пробормотал он, стирая из памяти остатки разноцветного конфетти из сладкого сна. Его затуманенные размышления мгновенно рассеялись, когда он вспомнил, что обещал сегодня помочь маме с ее новым безумным садоводческим планом. Согласно ему, Лонни ждал бесконечный день, наполненный разговорами с лучшей подругой его матушки - Мартой, которая только и ждет, чтоб занять чьи-то свободные уши пустой болтовней, сводящейся к одному - женитьбе Лонни на ее престарелой племяннице. Лонни, по доброте душевной, при этом лишь непонимающе косил глаза и предельно аккуратно улыбался, издавая непонятные звуки из глубин своего долговязого тела.
- Мама! - воскликнул он, вскочив с дивана и забегав вокруг стола, пытаясь найти выход из помещения. Наконец, запнувшись об чьи-то заботливо подставленные ноги, он угомонился и вжался в угол между диванами, обхватив голову руками. Теперь, терзаемые сразу двумя несчастьями, он чувствовал приближающуюся панику, грозившуюся вылиться в приступ внезапно открывшейся клаустрофобии.
Тем временем рыжий знакомый-химик метнулся к столу и выхватил один из загадочных конвертов. Вжав голову в плечи, Лонни ожидал чего-то непредсказуемо-ужасного, например, обрушивания потолка или внезапно образовавшегося дыма, а может и чего более интересного... Но ничего не произошло! Совсем - ничего!
Чувствуя себя полным идиотом, Максвелл вытянул вперед свою длинную ладонь и подхватил один из конвертов. Но, Лонни был бы не Лонни, если бы не не обрушил что-то на своем непростом пути. На этот раз жертвой оказались несколько стаканов, которых судьба не смогла уберечь от разрушительных действий Алонсо Максвелла. Выбравшись из своего угла, он, довольно ловко (что было еще более удивительно), подхватил опрокинувшуюся посуду и деловито расставил ее по местам, ощущая на себе обжигающие взгляды товарищей по несчастью.
- Извините, - еле слышно прошелестел он, отодвигая свое неказистое тело подальше от стола и располагаясь в уже нагретом углу.
Конверт был открыт, и Лонни без труда извлек из него бумагу, исчерченную какими-то символами. Скосив глаза в сторону Фила, который уже принялся изучать содержимое своего конверта, он принял волевое решение - забыть на сегодня о своем долге перед мамой и посвятить день высвобождению из заточения. Подумав об этом, он облегченно вздохнул и принялся разглядывать полученный листок.

Вот же всё-таки чудесная штука – подсознание, какие только дела не подсунет. И обязательно же будет всё выставлять в свете, будто и правда дива вокруг вершатся, а ты о них ни сном, ни духом. Знаете, это как сны, только не они. Казалось бы, откуда всю эту разношерстную компанию, которая, впрочем, безо всякого единства наличествовала в помещении, может представить Клодия? Ладно Бёрк, его она-то отлично знала, а остальные? С этим предстояло разобраться, оттого, целиком и полностью принимая свою судьбу, Кентон обращала свой светлый лик навстречу неизведанному, что могло содержать её сознание, тая в себе рашпильную решимость неустанного бега горных ручьёв. Но ближе к телу. Рыжий товарищ вывел девочку из состояния своеобразного обязательно крайне важного созерцания помещения, выхватив из этого же созерцания её руку, пожав и снисходительно вернув конечность обратно её законному хозяину.
- Привет рукопожителям сие сознание.
Отчеканила Клодия, отчего-то улыбаясь во всю ширь рта и одаривая этим несколько диковатым выражением лица сперва самого рукопожателя, который к тому моменту уже возвернулся на оприходованный им ранее стул, а затем и всех остальных, в строгой очерёдности и двигаясь мистически против часовой стрелки.
Познакомиться с гостями своего подсознания – дело, конечно, странное, но обязательное. Ну, или хотя бы рекомендуемое. Нужно же с ними потом как-то взаимодействовать, раз они все столь бесцеремонно вытеснили из воображения чахлых, но изумительно милых ызаргисов, и теперь заполняли всё помещение какой-то комнаты. Да, определённо нужно познакомиться. Вот, со стаканами, например. Как это почему? А разве они не являются такой же равноценной частью загадочного пока ещё интерьера? Конечно же! Скажем «НЕТ!» жестокой дискриминации неодушевлённых предметов! К тому же ещё не было научно подтверждено отсутствие души у этих чудных стеклянных на вид посудных товарищей. Вполне возможно, что они тут как раз являются самыми что ни на есть одушевлёнными, а все на вид человеческие создания – это на самом деле стаканы. Это, кстати, мысль интересная. Восхитившись этой гипотезой, Клодия решила без промедления приступить к разгадыванию этой отдельно взятой загадки, ибо вариация с прячущимся Генри и вытекающее из этого факта дальнейшее расследование рубились на корню словами Клайда. Хотя.. если брать, что Клайд – тоже стакан, то доверять с ходу его словам не стоит, ведь, признаться, Кентон не знала, насколько вообще можно доверять стаканам, ибо как-то не приходилось раньше над этим задумываться. Можно сыграть ва-банк.
- Клайд, а ты никогда не думал, что было бы, если бы ты стал стаканом?
Быбыбы. Нет, с таким обилием «бы» вопрос никак не становится в должной мере «ва-банковым», так что мы даже не рискуем ничем. Зато если Бёрк – стакан, его ответ продемонстрирует нам типичные поведенческие и мыслительные особенности среднестатистического стакана в форс-мажорных обстоятельствах. Обязательно нужно запомнить, а по возвращении в реальность записать. И в школе, кстати, тоже обязательно стоит продолжить исследование, кто знает, сколько стаканов скрывается под личинами добрых граждан? Вариант с другими посудными представителями пока в сознании Кентон не вставал, ибо исследовать нужно частные случаи и поочерёдно, чтобы потом составить в должной степени адекватные выводы, а ударившись с места в карьер в обобщённые рассмотрения всплывает большая вероятность потеряться, так ничего и не выяснив. А на такой риск идти нельзя ни в коем разе, особенно с посудой.
Клодия, не спуская не естественно ни для человека, ни для неё широкой улыбки, с долей подозрения внимательно рассмотрела ещё раз всех присутствующих в том же порядке.
- Это не надобно ребёнка спасать, ребёнок не стакан, не разобьётся.
Ну, люди себе как люди, только одна какая-то розовая. Интересно, каким была она стаканом изначально? Приблизительно с подобными в голове рассуждениями, Сеар прошествовал обратно к столу, который в предыдущем заходе чуть было не снёс, и уставился на набившую уже вам, дорогие читатели, оскомину посуду. По теории «С» кто-то из этой посуды мог быть одушевлённым, следовательно, изучить их не мешает, ведь кто как не одушевлённые предметы могут дать пояснение происходящему и помощь в разгадке загадок. Или в загадке разгадок. Или двагадок. Или, как в данном случае, в загадке шестигадок.
- Стеклотара, спасайся кто может! – воодушевлённо выдала Кентон, в непосредственной близости от стола наблюдая небрежное валяние этой самой стеклотары по его, стола, поверхности. Вот, значит. Стакан стакан не ценит, ну и дела. Ладно там человек человеку волк, но в том, что стакан стакану стакан и стакан стакан ценит девочка почему-то была уверена. Значит, кто-то из них не стакан. Ура! Первый одушевлённый гражданин вычислен! Одному можно доверять. По ответу Клайда вычислится или не вычислится второй. Рукопожатель тоже действовал против законов посуды, значит, вероятнее всего тоже был одушевлённым. Остальным доверять пока никак нельзя. Себе – можно.
Итак. Когда статус-кво был восстановлен, Сеар окончательно приблизил себя к столу и в очередной раз воззрился на открывающийся пейзаж.
- Клодия! – с эпически торжественной физиономией провозгласила, не поверите, Клодия, уставившись на конвертик с её именем. Ожидать, что имя произнесёт конверт, было бы, по меньшей мере, несостоятельно, хотя чем фёрт не шутит.
Вот-вот, это доказательство! Стаканы и правда направили её к подсказке, пусть они пока ещё и действовали скрытно, законспирировано и косвенно. Это хороший знак. Кентон взяла конвертик и распечатала, с потаённым волнением ожидая то самое таинственное и интригующее «хренегознает». А этим самым таинственным оказалось небольшое письмецо, чтение которого заставило даже нахмуриться. Хмурая Клодия с той же широченной улыбкой, что твой невидимый Чекистский кот, выглядела как минимум подозрительно и как норма неадекватно. Но какая разница, что о тебе подумают стаканы?
Дочитав до обещания гореть в Раю, ребёнок осмотрительно спустил бумажку в графин, где она благополучно самоуничтожилась. Правда, как она смогла сгореть в графине – это тоже загадка. Вероятно, в графине по воле случая оказался Рай. Устраивать панихиду по каркнувшей в Мету бумажонке было вне клодиной компетенции, святотца Альберта рядом не наличествовало, потому пришлось довольствоваться трагически-прощальным двойным чихом в напутствие.
- Камин.
Околодосвиданческая волокита окончена и можно смело переходить к разгадке загадок, нагадок, поднадок и выгадок. Усевшись прямо перед столом на небольшой самолично выделенный себе кусочек пола, Клодия принялась прокручивать в голове все буковки, циферки и прочие закорючки из послания. Сообщение восхитило и до этого момента предвосхищенную девочку, оттого она в состоянии тотального послевосхищения ударилась в мысленные расследования и расчёты вариантных отношений блаженного ниткошва и диавольского грехопадения. Связь, между прочим, выплывала более чем очевидная. А вот Клодия всегда говорила, что шитьё облагораживает и спасает душу. Слушать надобно было, а не по цекровьям ходить. Так-то.

Отредактировано Claudia Kenton (20.08.12 16:43:59)

Возможно, если создатели теории о перпендикулярных мирах правы, и они действительно существуют, то в одном из таких миров Хейли Джарвис бы наверняка сидел в этот самый момент на попе смирно и делал уроки, или играл с отцом в "разбей стекло", или ехал с маман за покупками. Хотя постойте, здесь он мог оказаться и не Хейли. И даже не Джарвисом. Да и вообще, может, он тогда не являлся ангелом, а, главное, вдруг он вообще родился девочкой? Да-да, вот именно такой, светленькой кудряшкой с пухленькими щечками! Но да не важно, суть не в этом. Суть-то как раз в том, что в этом самом перпендикулярном мире, каком-нибудь Подпорожье, Азраил сейчас, скорее всего, сидел или лежал бы в своей детско-игрушечной с фокусами комнате, а не, выбравшись через окно, топал целеустремленно к одному из городских пустырей. Его бы не подталкивало то чувство, что особо восторженные умы называют пытливостью естествоиспытателя, а все остальные – шилом в том самом месте. И он не нес бы с собой небольшую такую сумочку с картонными цилиндрами внутри, обмотанными блестящей цветной бумагой в стиле карамельных тростей.
Кусты по обеим сторонам тропинки громко свистели ветром в ветвях и норовили уцепиться за курточку или волосы крючковатыми пальцами. Обстановка была как в старом фильме ужасов «Динакула», на который Хейли по обыкновению сводил папа. Ну разве что не хватало лысого зубастого дядьки и серо-коричневого фона. В кармане у Азраила лежала горсть конфет, и когда становилось совсем уж жутко, он доставал очередную и совал в рот. У мальчика коленки подгибались от предвкушения – так хотелось скорее оказаться на месте. Он целую неделю вырезал, мешал, клеил, и вот теперь-то, наконец, наступила финальная стадия всех трудов, можно было испытывать собственное изобретение.
В какой-то книжке, еще совсем маленький, Азраил читал про «грибной дождь». Но ведь грибной дождь – это скучно. Ну грибы с неба падают, и что? Ударят кого-нибудь сильно по голове, будет шишка. Хейли хотел что-нибудь поинтереснее. И придумал. Дождь ведь может быть и не грибным, а цветным. Что, если взять и раскрасить все вокруг в другие цвета? Не кисточками, конечно, а чем получше. И теперь ангел смерти, пыхтя, тащил на плече целую батарею цветоракет.
До пустыря дойти он не успел. Вокруг опустилось Ничто.
То было не такое Ничто, которое засасывает, когда укрываешься одеялом, теплое, уютное и не желающее отпускать. Хотя последнее как раз было и у этого Ничто, только более липкое и тяжелое. Как после бутылки пива с непривычки. Но к пиву Хейли давно привык, как и к запаху отцовских сигарет. Что-то подобное пропитывало и странное Ничто.
Ничто звенело стеклом, порыкивало разными голосами, мужскими, женскими и одним детским, очень знакомым голосом. Голосом Клодии Кентон. Азраил нахмурил брови и кое-как разлепил тяжелые веки. Он лежал на полу за чем-то плюшевым, или не плюшевым – мальчик в этом не разбирался. Поднявшись, Азраил удивленно посмотрел на небольшую компанию, что собралась в помещении, оглянулся вокруг, увидел свою сумку. Сумка выглядела нетронутой, но Джарвис все равно кинулся к ней испуганной курицей, выпотрошил, проверил каждую ракету и только потом спокойно вздохнул. Как бы он ни оказался в этом помещении, перемещение не нанесло его труду вреда.
– Добрый день. А что мы все здесь делаем? Привет, Клодиа, – мальчик помахал рукой подруге и огляделся еще раз. Вокруг везде, где только возможно, лежали приспособы для курения. Так вот, оказывается, откуда этот запах. Под ногами у мальчика лежал какой-то конверт. Слетел, наверное, со стола, когда об него споткнулись. Азраил подобрал бумагу и со свойственным ему любопытством открыл. Написанное было похоже на какую-то шутку, так что Хейли похлопал глазами на странные закорючки, ойкнул, когда записка начала тлеть, и выпустил из рук вспыхнувший клочок  бумаги. Записка приземлилась прямо на цветоракеты, и, явно ожидавший испытания не меньше своего склеивателя, один из фитилей мягко пшикнул, заискрил и начал быстро укорачиваться. Времени затушить его уже не было – отметил Азраил первый недочет. Хейли взбледнул, полез обратно за кресло, завывая, – Спасайся, кто может!
Шшшурх! – и ракета, махнув на прощание не до конца просушенной обмоткой, разорвалась у одной из стен, разбрызгивая содержимое. Прошло еще несколько минут, прежде чем Хейли выглянул из-за кресла, оценивая размеры нанесенного ущерба. Стены, пол, шкафы и все остальное разной плотностью заливала изумрудно-зеленая краска. Мальчик присвистнул, поежившись:
– Опыт можно считать удачным, – По крайней мере, если когда-то ему не захочется заниматься больше фокусами, то другое дело долго ждать не будет. Разрушать что бы то ни было у Азраила тоже хорошо получалось. Мальчик потер ладошкой каким-то образом появившееся на носу пятно и добавил, – Удаляется только концентрированным спиртом.
Кажется, очень скоро одной недвижимой тушкой в комнате будет больше.

Отредактировано Haley Jarvis (17.09.12 14:58:27)

«Уважаемые похитители!
Хотя кого мы обманываем, ясно ведь как божий день, что никакие вы не уважаемые, а наоборот, всеми презираемые похитители. У всех присутствующих были какие-то свои дела. Планы на вечер. Я, например, собиралась заказать пиццу и экстра-дорогой соус тартар к ней, чтобы разносчик пиццы не подумал, что я случайно забралась в замок и живу в нем тайно. А похищать детей вообще вредно! Для всех. Для психики родителей, для психики окружающих, для психики детей… Вероятно, у них разовьется какая-нибудь звездная болезнь, мол, я такой особенный, меня даже похитили. Вот у меня она успела развиться в том промежутке времени, когда вы меня похитили и когда я узнала, что вы притащили в эту мелкую, к слову, комнатушку половину Виспершира. А девочка меня вообще немного пугает. Она бы без труда могла быть героиней какого-нибудь фильма ужасов. Можно было бы назвать его Сайлент Хоул. Ну, в честь соседнего городка. Там аномально большие налоги на дым и медсестер. Это как-то настораживает и немного пугает. А вдруг вы, неуважаемые похитители, из Сайлент Хоула? Им никогда не нравился Виспершир. И вы похитили самых важных людей! Доктора, ученого, кондитера и будущее поколение! Я не уверенна на счет девушки из камина, но учитывая ваши налоги на дым, то нет ничего удивительного.
Теперь я даже уверенна, что вы из Сайлент Хоула. Если бы вы были из Виспершира, то вы бы не стали задавать мне или кому бы то ни было такой глупый вопрос. Конечно же, она бы умерла от отравления вином! Если бы вы были жителями Виспершира, вы бы знали, что у господина Мордехая нюх на свои собственные книги. Он бы ни в коем случае не допустил прочтение его драгоценной книги какой-то уборщицей. В то время как подозрительно много говорящий о господине Мордехае господин Аббъяти вообще не смотрит за своими напитками. Мне кажется, что он задался целью споить всё население Виспершира. Правда, вероятен и такой расклад, что эта сумасшедшая, праздно шатающаяся по подвалам женщина умерла бы от рук Мордехая, когда бы только открыла книгу. Но насколько я могу судить, он человек довольно мирный и лишний раз не убивает. Может быть, подстроил бы несчастный случай, но не более того. Однако, так как вы не учли этого варианта, то я делаю заключение, что
А) Вы не местные;
Б) Уборщица умерла бы от вина.
И кстати, как вы будете забирать эти ответы? Вы вообще будете их забирать или просто потравите нас каким-нибудь газом, потом распродадите на органы? Если вариант номер два, то я могу подсказать отличного «покупателя», естественно не за просто так.

P.S. Кстати, отличная бумага. Вы действительно верите, что Аббъяти демон? А может вы и есть Аббъяти? Эгоцентричный маньяк!
P.P.S. Я хочу пиццу.»

- Доктор! Здесь есть доктор?!
Делайла оторвалась от своего послания. Это же был её шанс! Это же тот момент, о котором она мечтала всю свою жизнь! Восклицание в толпе о наличии доктора, экстренная помощь и на следующий день заметка в «Висперширском шепоте» о героическом поступке молодого врача. И тогда может быть Байрон доверит ей настоящую операцию! Толпа, конечно, относительная, но всё же, а о заметке в ВШ можно было даже не волноваться. Лайла сложила своё письмо похитителям и положила его под стакан с водой и сгоревшим посланием от тех же самых похитителей.
- Тебе нужна помощь?! – будто туз из рукава, девушка достала блестящий скальпель из бокового кармана рюкзака и теперь, коварно поблескивая своим орудием труда, она выжидающе смотрела на мистера Аддамса, не наблюдая за ним типичного поведения человека, которому необходим врач.

Под покровом зловонных коробок и пыли прятался, что ли?
- О, Хейли! – не меняя центрированного расположения, ответствовала Клодия, отослав приветственный мах рукой. Это же просто чудесно, что он тоже здесь! Теперь они объединяться втроём с Клайдом и покорят вершины Оливки. Что бы их тут всех ни собрало, великое предназначение своё выполнить теперь удастся точно. И никто не отравит воздух же. А воздух можно отравить? Плохо. Наверное, его может стошнить. Неприятное это дело, когда воздух тошнит. Ну, исключительно теоретически. А если даже теоретически так паршиво, то в эмпирии сего вдаваться никак не надобно.
- Как на него плохо повлиять? – Брови поочерёдно изобразили незамысловатое «вверх-вниз». – Это хуже, чем потерять фиолетовый моток?
Небось, нет. Хуже вряд ли тут кто мог сделать. Так что можно вернуться к стартовой позиции. Загадка. А рассуждения все даром не пропали. Более того, они не пропали даже за деньги, за торты с вишнёвой начинкой, солдатиков, белые пушистые бумажные полотенца или контрабандные чулочки для питомцев. Другими словами, да, они и вовсе никак не пропали. В глазах блаженно скакали различные циферки, с самоотдачей окуренного индейского шамана-бывалы отплясывающие несуразные «сучасни танцулькы»; а волею случая порой даже складывались в хитро-мудрые формулы сложнейших расчетов. Нет, совсем не сложных, - простых, как твой серебристо-серый карандаш средней мягкости, вот HB совсем, срединнее просто-таки некуда. Итак. Такие неявные и неоднозначные вещи, как грехи, считать у Клодии не было никакого желания и возможности, ибо она даже смутно не могла себе представить, что это конкретно такое и, того паче, как это всё добро ещё и можно исчислять, оттого остановилась девочка на швах. Швы – это не грехи, швы – это совсем другое дело, швы – это надёжность. Их сосчитать не составит ни малейшей проблемы, ибо, работая с ними изо дня в день и выдавая всевозможные вариации на тему кройки и шитья, Кентон с лёгкостью и радующим душу автоматизмом проводила многознаковые вычисления со стежками, столбиками, клетками, швами и прочим счастием. Итого, на выходе мы имели следующее: среднестатистический HB-карандаш.. стоп, не так. Шов обыкновенный, простой, не скрытый внешний. Статистика повествовала о том, что в день на Виспершир накладывалось более ста восьмидесяти семи новых внешних швов, в то время как количество скрытых, они же швы под покровом трёх последних дней, и вовсе переваливало за сорок семь с половиной тысяч, что свидетельствовало о невиданных доселе масштабах вспышек любви ко шитью в предвыходной и выходной период. Невиданные, кстати, они были совершенно серьёзно. А что, вы видели? Клодия, например, нет, и это при том, что хороший новый шов она с перил Штопанного моста в любой доступной глазу точке города узрит. Значит, швы были настолько талантливо скрытыми, что даже такой намётанный на фартуке глаз не мог уловить незримые их вибрации. Или они не пускали их вовсе?
Кентон нахмурилась, ибо ватага циферок, укутанных сотнями и тысячами швов, заходила на последний финальный забег, где лидирующий шов бежал со скоростью в тридцать три с хвостиком шажка в минуту. Не шибко и быстро бежал, кстати. Даже без использования подручных средств исключительно демонической природы все швы Кентон развивали скорость в разы большую. Может, потому-таки и грешны, ибо медлительны до безобразия. Правильно, пусть Альберт их по полчаса и отпускает, гляди, реабилитируются в глазах города. И наметаются на фартуке рядом. На почётном фартуке Виспершира. Интересно, этот фартук, получается, должен у мэра храниться, раз весь такой себе почётный-распочётный? Надо будет однозначно заглянуть к нему в гости. К фартуку, разумеется. И тогда можно было бы определить, сколько на нём швов. А кепку Тони так любит, что совсем не будет её менять. Швы выпарывать болисно, но, возможно, придётся. Так что, если дядюшка добрый инквизитор будет уделять необходимое время для спасения медлительных греховных швов, то на кепочке это симметрично и будет отражаться. Полчаса блаженной и богоугодной работы отразится в тридцати трёх швах и последнем плохо завязанном узелке. Так как кепка одна и Тони тоже один, то это счастие будет напоминанием Альберту о том, с какой скоростью будет двигаться один греховный шов в среднем в неделю. Обобщения – это плохо, но шва должно быть тридцать три. И хвостик у нитки свисает, чуточку, но обязательно свисает.
- Атака с левого фланга! В укрытие!
С телевизионно-боевым задором заорала Кентон, выхваченная из своих размышлений призывом к спасению утопающих собственными, как повелось, руками. Призыв этот, между прочим, прозвучал уже второй раз за последние полчаса, что неизбежно должно было усугублять общую обеспокоенность происходящим и всё увереннее наталкивать на мысли, что действительно-таки грядёт время большого шухера. Взрыв локального масштаба грохнул в комнате, когда Клодия благополучно уже скрылась в укрытии, оборудованном из средних размеров углового шифоньера на ходу, бегу, почти лету и в двойном прыжке. Нет, не шифоньер был пойман на бегу, а Сеар таким мудрёным, но молниеносным образом туда добрался и благополучно запечатался.
Да уж, на укрытие Пуловски это походит слабо.. а если там теперь смертельная радиация?
Откуда в голове появилась эта мысль, не говоря уж про изначальный источник её получения, осталось не загадкой, но данностью. Мол, нормально, это подсознание подсказывает, ведь оно у нас крутое, как Тайк-Майсон-трижды-круче-всех-Крюс-Ли. Ничего, так надо! Вот, к чему были строчки с необходимостью расчётов количества и качества швов! Теперь нужно будет просто всех сшить! А принадлежность к стаканной природе определяет скрытый то шов, или будничный внешний. Всё решено! Алиллуся!
С таким внезапно взметнувшимся до чердаков Поднебесья настроем Клодия резко распахнула створки своего чудесного прокуренного укрытия и парой прыжков передислоцировала себя в рекордное время обратно в самый центр комнаты.
- Страждущие, он всё знает! Кого первым сшивать?
Вот только при чем тут кепочки?
Глаза воодушевлённо крутились в орбитах, были широко распахнутыми, но вылезать из них не хотели. С задних планов сознания всё ещё не хотели убираться прочь карточки с намётанными глазами на почётных халатах. А вот потери в помещении были, к несчастью, минимальны. Причем, как среди одушевлённых предметов, так и среди их противников. Даже клятый стол не развалился. Ну да, стаканы побились и графин что-то на бочку прикорнул. С осколочками рядом. Нет-нет, их шить невозможно и не нужно совсем.
Прознав о своём великом Предназначении, отступаться от него Клодия никоим образом не собиралась и должна была во что бы то ни стало его благоверно исполнить. Т.е. нужно всех пострадавших и не очень зашить, сшить, перешить и вышить. Нет, сперва только зашить и сшить, если понадобится.

Доктор в комнате все же был.
- Да нет, это я для статистики, - довольно ухмыльнулся химик. Затем перевел взгляд на сверкнувшую в руках девушку забавнейшую штучку. Филя всегда мечтал о домашнем хирургическом скальпеле. О сколько раз он обещал родителям в детстве, что будет за ним ухаживать, только подарите ему скальпель! Но нет, чуда не случилось.
А скальпель-то хочется. Не удержавшись, Филипп ловко выхватил острую игрушку из рук девушки, пробурчал что-то вроде "Исключительно ради следственного эксперимента" и устроился поудобнее в кресле.
Пока люди крутились вокруг и совершали какие-то совершенно не обоснованные с точки зрения нелогичного Фили действия, рыжий пытался заставить скальпель подружиться с Роджером. Дружелюбный монстрик связываться  с таким острым типом отказывался, скальпель тоже на уговоры не поддавался. Ну не насильно же их теперь дружить! Несговорчивая он, оказывается, вещь.
Оглянувшись в поисках докторши и не обнаружив ее в зоне непосредственной доступности, а также сообразив, что вставать капитально лень, Филипп торжественно вручил проходившему мимо ребенку игрушку. Затем под забавный дымок неизвестной консистенции, который сочился неизвестно откуда, принялся вдумчиво решать загадку.
Решать вдумчиво не получалось. Равно как и сидеть на месте. Вообще сидеть на месте сложнее всего, а думать при этом - вообще непосильная задача.
Быстро чиркнув на листочке "Всем яду внутривенно и роданиду ректально!"  и даже доверив Роджеру отгрызть кусочек листочка в качестве автографа, Филя покинул насиженное кресло, запихнул ответ в конвертик, присыпал туда немного пищевой соды из личных карманных запасов и с чувством выполненного долга принялся ловить по комнате уже успевший немного улетучиться дымок.