Начальство ещё не отошло от сессии, поэтому нынче пассивный графоман, и дико за это извиняется.
Каким бы изобретательным коварством не обладала жизнь, какие бы гнусные подарки она не подбрасывала, рано или поздно Справедливость всё-таки должна восторжествовать. Пусть не Всеобщая и Всемировая, а в единственном, частно-локальном и в целом едва ли заметном для Вселенной порядке, — но крохотная частичка Справедливости в конце концов обнаружит себя перед тем, кто смеет нарушать её границы.
Всю свою сознательную и немного — бессознательную тоже, вплоть до младенческого возраста, жизнь Ричард Рид ни во что не ставил женщин. Исключая возлюбленную матушку, которой, скрепя сердце, прощал принадлежность к неразумному полу за невероятно вкусные пирожки и трогательное мазанье зелёнкой ушибленных сыновьих коленок, пока никто не видит. И вот теперь существо, которому начальник полиции отводил место в эволюционной цепи где-то между табуретом и мохноногой выхухолью, поставило грозного Homo Borodatus в такое положение, о котором потом будет стыдно рассказать не только коллегам, но даже собственному отражению в зеркале. Ричард стоял и, забывая моргать от удивления, смотрел из-под растопыренных ладоней на вопиющий акт феминизма, разворачивающийся у него прямо под носом. Нос, кстати, озяб и промок из-за начавшегося накрапывать дождя, что добавляло подобающего трагизма ситуации.
Справедливость торжествовала. Торжествование происходило, как и положено, в сакрально-незримом для обыкновенного смертного режиме, — но Рид всё равно пропитой печенью чувствовал, как кто-то Всемогущий, Невидимый и Бесконечно Далёкий ехидно хохочет ему прямо в небритое лицо. По спине поползли мурашки стыда и отчаянья. Стыд оперативно локализовался где-то в районе между лопаток мужчины; рубашка в этом месте моментально намокла и начала неприятно липнуть к телу. То ли было так стыдно, то ли это просто ледяная дождевая вода лилась за шиворот.
— Статья семь, подпункт десять, под подпункт тринадцать — восемь месяцев общего режима за несанкционированное нарушение интимного пространства должностного лица при исполнении, плюс пятнадцать суток за нахождение в особо нелепом виде в общественном месте, — на автомате и практически без запинки пробурчал Ричард, на всякий случай предостерегая обнаглевшую преступницу от необдуманных поступков или обдуманных приставаний, после чего развернулся на сто восемьдесят негодующих градусов. Потом уткнулся носом в кирпичную стену дома. Уровень негодования мгновенно поднялся до невообразимых высот, рискуя покорить стратосферу. Рид более всего на свете не любил, когда кто-то малознакомый и злоумышленно настроенный приближается к нему с тылов. Особенно с его же собственным оружием. И даже то, что этим кем-то была женщина, не очень успокаивало. Совсем наоборот: мало ли на что способны эмансипированные дамочки в детородном возрасте, бегающие по ночному городу за женатыми мужчинами.
Будь на улице и в кипящем яростью мозгу полицейского чуть менее туманно, будь Справедливость чуть менее жестока, Ричард обязательно заметил бы торчащую из-под тряпичной маски знакомую рыжую прядь. А после, воспользовавшись своим знаменитым дедуктивным методом, сопоставил бы запах пончиковой пудры, характерную рыжеватость и не менее характерную неуклюжесть нападавшего, чтобы без труда идентифицировать его (вернее, её) незрелую личность. Скорее всего, на этом история бы и закончилась. Не факт, что хэппи-ендом, не грозящем кому-то внушительной горой отчётов на ближайшие месяца три, — но всё-таки.
Пока же мужчина молча мок под дождём, скрипя зубами от злости, гипнотизировал кирпичную кладку и соображал, как ему выбраться из столь щекотливой и нелепой ситуации. Желательно, до того, как на горизонте появится какой-нибудь неудобный свидетель, обладающий достаточным любопытством, фотографической памятью и неправомерно длинным языком.
Отредактировано Richard Reid (23.04.13 07:10:10)